Выдвинувшись из Дали рано утром первого дня нового года, едем на юг. Опять серпантины и бесконечные затяжные подъёмы, но мы бодримся. Мест под лагерь практически нет, мы находим места на ночёвки на вырубках и кладбищах. Нередко это одно и то же, потому что места под кладбища китайцы расчищают от леса на склонах гор – все вершины усеяны надгробиями, некоторые семейные склепы размером с приличный гараж.
На одной ночевок рано утром нас посещают недовольные нашим вторжением тетки в национальной (повседневной, видимо) одежде с тесаками на поясе, пришедшие по дрова. Под их пристальным наблюдением мы невозмутимо допиваем свой утренний кофе.
Перевал от озера на юг плотно уставлен гигантскими ветряками, их слышно на десятки километров вокруг. Ночью мы засыпаем под этот гул, похожим на шум водопада. Проезжая мимо ветряков, решаем заехать на одну из площадок. На въезде на территорию “Wind Power Farm” нам что-то покричали вслед, мы от общения уклонились, проскочив мимо будки КПП, опасаясь очередных требований приобрести билеты.
Перспектива на вершине перевала просто фантастическая, похоже что это высшая точка на сотни километров вокруг. Просматривается пространство так далеко, что, кажется, видна кривизна земной поверхности, потому что нет четкого горизонта — только десятки долин и вершин, самые удаленные из которых скрываются в голубой дымке. Это крайняя высокая отметка нашего пути по Китаю, дальше только вниз.
На спуске, с высоты можно наблюдать завораживающие пейзажи с орнаментами из рисовых полей, вписанных в ландшафт.
Здесь растёт эвкалипт, и местные жители, ободрав деревья, нехитрым способом добывают из листьев масло. Мы же эвкалипт использовали для костра — и горит жарко, и аромат замечательный. Вообще, эвкалипт здесь, пожалуй, единственная пригодная для растопки древесина, так как большая часть растительности это трубчатая гигантская трава, всевозможные бамбуки и тростники.
Вдоль дороги множество пасек, можно прикупить неочищеного меда.
Деревни по пути патриархальны. Местный общественный транспорт — это конные повозки, а фабрики, встречающиеся нам по пути, используют ручной труд и архаичные технологии; рисовые поля и фруктовые плантации выглядят как и тысячи лет назад.
Проезжаем какую-то “национальную” деревню, на всех плакатах один мотив – мужчины дудят в дудки и пляшут, женщины работают.
Очередное утро на склоне горы встретило нас дождём, затянувшимся на три дня. Дождь и поломки в велосипедах заставили нас искать попутки на дороге, а также ночёвки под крышей. Так нас занесло, например, в школу, где мы с удовольствием переночевали на сдвинутых партах под крысиный писк на чердаке.
Ближе к вечеру нам удалось застопить пикап подбросивший нас безвоздмездно на 150 километров до Пуэра. На нём мы умудрились попасть в аварию, не сильно расстроившую водителя, а для нас ставшей настоящим развлечением, видимо на горных дорогах это обыденное явление. А в самом Пуэре подвыпивший хозяин гостинницы, узнав что мы русские путешественники, вдвое снизил стоимость шикарного номера для нас.
Всю дорогу до Джингхонга нас сопровождал клубящийся туман на вершинах гор. И Меконг, то пропадающий между холмов, то вдруг появляющийся красно-коричневой лентой далеко внизу под обрывами, то разливами возде дороги.
Джинхонг, ближайший крупный город к лаосской границе, растёт по обеим сторонам Меконга, заковав реку в бетонные набережные и перекинувшись через неё современными мостами. В архитектуре правобережной части города смешение лаосских и тайских мотивов, это уже не совсем Китай, левобережная же более традиционная.
В кулечках из пальмовых листьев — китайский фастфуд из вареного риса с разными приправами.
Мы так и не поняли, китайцы покупают этих черепах и лягушек для еды или каких других целей.
В Джинхонге мы сделали, наконец, выдох и расслабились, поселившись в гостях у Сантичая – тайца преподающего в местном университете. До границы с Лаосом осталось около сотни километров.